КАРТИНЫ ЛЮБВИ, НАРИСОВАННЫЕ КРЫЛЬЯМИ БЕЛЫХ ВОРОН

Текст Мария Варденга
Фото © Алина Власова

Вереница нижеследующих картин началась с того, что папа без каких-либо навязчивых намеков судьбе назвал ее королевским именем Дианна. С двумя "н" посередине. Так в паспорте по сю пору и записано: Дианна Корзун, место рождения - город Смоленск.

Она, конечно, себя переименовала, так что к моменту, когда подружки начали в массовом порядке складывать свои имена в столбик с воображаемыми мальчиками, ее звали уже Дина (с одним "н"), и жила эта Дина, как полагается в начале сказки, вдвоем с мамой, в коммуналке с 10 соседями, в двухэтажном фабричном бараке без горячей воды. И ходила Дина в самую обычную школу, и делала по вечерам уроки с соседками, потому что мама, работавшая на фабрике инженером по технике безопасности, обычно поздно возвращалась с работы, и еще потому, что соседкам не для кого было экономить свои долгие коммунальные вечера. И все остальное шло совсем не по-дианнски, никак не на два "н" в середине звучного имени, потому что мальчишки не испытывали никакого желания дергать ее за косички, а совсем даже наоборот - ходили скопом к подружке по квартире. И поэтому, возвращаясь из школы, Дина под мальчишечий хохот из-за соседской закрытой двери вставала перед зеркалом в коридоре и с отчаянным недоумением рассматривала свое отражение: горшочек стиля Иванушка-дурачок из тонких русых волос, длиннющие руки и торчащие из-под короткого драпового пальто тощие, как у олененка, ноги. После чего она уныло отправлялась к себе в комнату, и вот там...

Картина с карточным домиком, тонущим в фабричных трубах

...она закрывала дверь и во весь рот улыбалась. Правда, об этом нельзя говорить чужими словами. Во-первых, потому, что Дина всю жизнь боится чужих слов, а во-вторых, потому, что занималась она в этой комнате делом совершенно бессловесным. - Я все время рисовала. Я обожала художественную школу - там работали какие-то удивительные люди, они вводили меня в удивительный, не похожий ни на что окружающее мир. Я думала, что я стану художницей: рисование делало меня совершенно счастливой. Потому что у меня с самого начала очень плохо было со словами. Я даже почти не читала книг - только все время рисовала, а в свободное время рассматривала атласы... Видимо, я очень рано, лет в двенадцать, даже в десять поняла, что я - это что-то такое другое, большое и непонятное, и как-то все очень непросто, потому что какая-то у меня темная пустота в голове. Да. Именно темная пустота в смысле слов. И эта темная пустота уходит, только когда я рисую, потому что в этот момент из меня хлещут образы, которые не надо объяснять словами, а мыслить словами я не могла совершенно, до такой степени, что, когда мама просила меня объяснить ей тот или иной мой поступок, я округляла глаза и начинала сопеть от ужаса, что все это невозможно объяснить, потому что я слишком много нюансов чувствую, и все они для меня предельно важны...

И вот, пока мальчишки праздновали с соседкой праздники, она сидела себе в своей комнате за столом, и было ей в эти минуты совершенно хорошо, потому что, пока она рисовала теремок, курочку-рябу и лягушку-квакушку, можно было молча и без объяснений поразмыслить о таких неотложных вещах, как смерть, одиночество и, разумеется, единственная любовь, причем, когда она думала про последнее, что-то необъяснимо большое и зачарованное с ней происходило: какая-то молния внутри, вспышка, которую невозможно описать словами, но которая обладала необыкновенной силой, способной вытолкнуть ее из заточенья прямо в...

Картину с перепуганными родственниками, собравшимися у круглого стола

Собрались они, разумеется, не просто так, а в связи с тотальным ужасом Дининой мамы, узнавшей, что ее талантливая дочка забрала документы с худграфа Смоленского пединститута и с профессиональной серьезностью человека, первый учебный год проведшего в любительской студии при народном театре, заявляет о своем решительном намерении идти в артистки. Маму вызвали в институт, начались разборки, и маме день ото дня становилось все страшнее, потому что Дина заявила, что еще и поедет учиться на великие актрисы в Москву, а при мысли о такой судьбе мама просто схватилась за сердце и срочно созвала семейный совет. - И я вдруг в первый раз в жизни уперлась... Я, собственно, уже начала поступать, потому что в тот год везде развесили плакаты, что Смоленский драматический театр приглашает молодых людей в студию. Вот я ничего никому не сказала - тихо забрала документы и стала поступать... Я по-прежнему сидела в углу и сопела по обыкновению, потому что ничего не могла объяснить словами, но без этих слов я теперь знала, что появилось место, где исчезает одиночество, которое меня с детства так томило. Потому что внутри меня жил как бы огромный немой космос, который открывался, только когда я оказывалась на сцене - там он внезапно при помощи чужих слов становился явным и переставал меня мучить, и я расцветала, расцветала и становилась легкой, и все вокруг влюблялись, все мужчины в театральной студии были в меня влюблены, и я впервые чувствовала себя чудом, гением, звездой, красавицей, облаком, принцессой... Вот так все менялось - я только не могла словами этого объяснить... И в этот момент дядя сказал: "Дай ей все-таки попробовать. Она ведь сильная и талантливая". И произнес он нечаянно довольно-таки волшебные слова, потому что, как только решение было принято, Дина в мгновение ока перенеслась в...

Картину с плачущей матерью, баюкающей орущего младенца

...которая на редкость быстро сменила картину свадьбы с песнями, плясками и сияющей невестой в фате и белом платье. Жених, разумеется, был приведен судьбой именно в ту театральную студию при Смоленском театре, которой так боялась мама. Дина же тогда ничего не боялась, поскольку очень влюбилась и решила быть счастлива раз и навсегда, тем более что жених тоже собирался стать актером и приехал с этой целью в Смоленск как раз, наоборот, из Москвы. И потому как-то очень быстро выяснилось, что самым интересным в студии является не скучная учеба, а они сами друг для друга, что же до серьезных, сущностных вещей, о которых мечтала, но пока не могла сказать Дина, то там их по-прежнему не было, и потому через полгода они взялись за руки и поехали жить в Москву, где неожиданно быстро появился на свет Тимур. - ...И вот я бегала по аллеям парка, трясла его, пыталась укачать и думала: ну что же он так кричит, ну что такое! А потом вдруг вспомнила, что я его не покормила и ему просто голодно...

Такая я тогда была мама - мне было всего 19 лет... Я помню, как на меня кричала медсестра, которая в первую неделю приходит смотреть малыша: ты, мол, если родить смогла, следи хотя бы уж, чтоб у него ушки были чистые!.. А я так надорвалась физически - и роды были непростые, и аппендицит у меня сразу после них случился... Это все было ужасно трудно. Мне хотелось легкости и свободы, а вместо этого наступила такая расплата, такая огромная, непомерная ответственность... И вот в этот момент начался у меня внутри тяжелый такой процесс осмысления, потому что я стала много читать. У мужа в доме было много книг, и вот через них началось у меня внутри открытие какого-то другого, нового пространства. Очень важное открытие. Моя пустота заговорила - в ней слова зазвучали. Я вдруг научилась выражать свои мысли, эти глубокие и, как мне казалось, неожиданные мысли, раздиравшие меня изнутри. И стало мне легче, потому что я почувствовала, что способна сделать шаг в...

Картину с Катериной, мечтающей летать

...начавшуюся с того, что поступившая в Студия МХАТа Дина уходит из устроенной семьи в общежитие, мама в ужасе забирает к себе маленького Тимура, а все остальные застывают в недоумении, не в силах ничего понять, ибо Дина пытается и не может объяснить происходящее своими странными, растягивающими слоги до длины чувства словами ("понимаете, не было какого-то вот такого, неуловимого ощущения счастья, которое должно быть, когда ты из внешнего мира приходишь домой!"). Никто ничего не понимал - все вздыхали с впоследствии хорошо знакомым ей выражением лиц под названием "нам бы ваши проблемы". Не говоря уж о выражениях лиц тех, кому Дина спустя три года, будучи замужем уже во второй раз, пыталась признаться в том, что с ней, видимо, произошел какой-то кошмар. Потому что... - ...Как это объяснить? Вот не было ощущения счастья. Не было. У меня был хороший муж, мы с ним вроде бы очень славно жили в актерском общежитии, все считали нас прекрасной парой, и маме он очень нравился, и Тимуру...

А в то же время у меня внутри что-то ужасное творилось. Сердце мое снова начало тосковать, и тоску эту я ничем избыть не могла, кроме сцены. Я уходила утром, а приходила ночью - и все время учебы, и потом, когда меня во МХАТ взяли. И я точно знала, что кроме театра у меня просто нет ничего... Муж мне говорил: "Ты не понимаешь: любовь в семье - она такая и есть", а я вправду не понимала. Не понимала, почему я все рвусь куда-то, все летать хочу! Я все время влюблялась - платонически и нелепо, как бы из-за угла: караулила объекты своей любви после работы, следовала за ними по пятам до метро, писала письма и стихи, начинала рисовать картины и дарить их без конца, а потом сама ужасалась, не в силах разобраться, что происходит. Потому что как же - я же замужем, второй даже раз, у меня же ребенок, что же это такое, что я влюбляюсь, в чем же ошибка? Словом, в один прекрасный день Дина проснулась и сказала себе, что все. Что она, наверное, просто придумала себе любовь, которой в жизни нет, - такую страстную, бесконечную, которая все внутри заставляет гореть. Что нужно смириться с этим и стать взрослой... Она сказала себе это твердо и горько. Твердо и горько. Твердо и горько. И вдруг отчетливо поняла, что в мире, где нет такой любви, жить она не может. Она решила уйти в монастырь

Картина, где белые вороны играют в шпионов под дождем

И снова никто ее не понимал. Педагоги не верили, мама плакала, и священник не благословил. Вырасти, сказал, сначала ребенка - в этом послушание твое и будет. Впрочем, нет - был один человек. Который понимал все. Быть может, потому, что русского языка почти не знал, и слова ему, соответственно, были почти не нужны. Что же до всего вышеизложенного таинственно-невыразимого смысла о поисках смысла, то он понимал все с первого звука по жестам да по десяти имевшимся в запасе у Дины английским словам. Впрочем, при чем тут слова. Он все понимал просто потому, что это был тот самый Он. Причем при первом знакомстве, состоявшемся на вечеринке во МХАТе, Дина ничего этого не поняла. Она уныло сидела в углу зала, ожидая, пока высохнет пальто, и мечтая о том, как бы вопреки указанию руководителей побыстрее смыться от унылой необходимости развлекать иностранных студентов. И вот она сидела в углу и размышляла, до чего неинтересны подобные мероприятия человеку, решающему для себя серьезнейший вопрос о возможности невозможно сильной любви. А он ее увидел, сел напротив, и вдруг... Вдруг оно случилось. Она, правда, тогда не поняла.

Он говорил на непонятном для Дины английском языке что-то очень страстное, поскольку по ходу речи подпрыгивал со стула, заикался, падал и махал руками, пытаясь объяснить Дине, что зовут его Луи, что есть у него в далекой Европе все десять знакомых ей слов, а именно mother-brother-sister-father, и что-то еще крайне-крайне важное, чего Дина не могла понять и потому только улыбалась и повторяла "oh yes, yes", как и велели руководители курса. Впрочем, в первый же вечер, когда они вместе вышли под проливной дождь, Дина почувствовала что-то странное. Потому что ни с кем она до того не играла в шпионов на Лубянской площади, у стены большого дома. И ни с кем так не смеялась. когда они повторяли друг другу "аморе ла луна"- единственные понятные слова. И ни у одного мужчины в жизни она не видела до того таких бесконечно счастливых, восторженных глаз со своим отражением внутри...

Картина с улыбающейся девушкой, держащей у уха телефонную трубку

Три следующих месяца они ходили взявшись за руку. Она показывала Луи Москву, а он внимательно слушал, как Дина со словарем пытается объяснить ему сложнейший смысл всех вышеизложенных поисков, и слушал он все так, как не слушал до него никто. Она рассказывала ему свою жизнь с самого начала, с самого первого недослушанного слова, и он все понимал, и понял, что есть Тимур (удивившись), и понял (взгрустнув), что она замужем за прекрасным человеком, с которым они по вечерам читают вместе Библию. Они подружились так упоенно, как дружат в ранней юности: ходили за руку по Москве - он приходил в гости, он провожал ее в странное на взгляд цивилизованного европейца общежитие, где в комнате стоял сделанный из картонных ящиков шкаф, и забирал с ней Тимура из странного детского сада, где стены были изрисованы странными ушастыми зверями - чебурашками. Он сразу все понял. Потому что через три месяца, когда настало время возвращаться, сказал: хочу, чтоб ты была моей женой. А она ничего не ответила. Не ответила, решив, что должна перетерпеть, согласно читаемой на ночь книге, и что для юноши из хорошей европейской семьи женитьба на девушке типа "я чайка - нет, я актриса" ну совершенно невозможна. Поэтому он уехал. И позвонил только через полгода - из Канады, где к тому моменту работал. Они проговорили два часа. И на следующий день. Каждый раз по два часа. Два года.

Картина с обалдевшими влюбленными, которые летят, держа друг друга за руки

...Потому что именно так они и выглядели, когда он через два года приехал в Москву ее повидать. Ибо в тот момент, когда они, взявшись за руки, поднимались по эскалатору, она вдруг заплакала от счастья, и стало тут им обоим абсолютно ясно, что все ясно, потому что наконец нашелся тот самый человек, с которым можно просто смотреть друг другу в глаза и ничего, ничего, ничего не говорить. Через четыре месяца долгих и мучительных выяснений отношений с мужем Дина осталась одна. Она впервые вошла одна в съемную квартиру, где они читали по вечерам правильные книги, набрала телефон Луи и сказала... - Я сказала ему: я согласна, я действительно хочу быть твоей женой. Но ведь только мы друг друга совсем не знаем... Он ответил: "Приезжай". А я отказалась: ну как я могла ехать - без языка, с ребенком, бросив театр... Они перезванивались еще год, и, хотя в этом новом телефонном году с ними случился фантастически счастливый отпуск, во время которого они вдвоем путешествовали по побережью Франции, к концу его стало очевидно, что дальше жить по телефону нельзя. ...Новый 1999 год Дина поехала встречать под бомбы: Луи снимал в Белграде фильм.

Картина с квартирой и пружинными матрасами на полу

Такие объекты, как вещи и квартиры, у Дины появляются в жизни с запозданием (после "Страны глухих" она впервые в жизни посетила ресторан - в платье, одолженном у подруги). Просто потому, что человек, молящийся о великой любви, о таких мелочах забывает попросить Бога. И мысль о том, чтобы попросить об этом Луи, казалась ей странной: только познакомились - и сразу давай мне квартиру?! Так что их первый общий дом был еще съемным.Очень съемным. Кроме батальона тараканов, обоза зеленой плесени и легиона пауков жить в нем могли только двое существ на свете: русская актриса Дина Корзун (в связи с многолетней привычкой питаться чаем и картошкой, к тому же она целый день пропадала в театре) и бельгийский джентльмен Луи Франк (поскольку он закончил самую знаменитую и дорогую в мире школу-интернат, где на фоне цветущих Альп будущих джентльменов учат быть джентльменами при общении с любой социальной прослойкой, включая тараканов). Вопреки традиционному завершению сказок им не было легко в той первой квартире. Потому что Луи впервые в жизни остался в России, без работы, впервые питался фирменным блюдом русских актеров в лице отварных макарон с тушенкой и впервые спал на полу на продавленных матрацах. И не стало им легко во второй, уже своей квартире (купленной Диной на честно заработанные актерским трудом деньги). Потому что, хотя ко времени этой второй квартиры Дина уже знала разницу между утренними и вечерними сортами чая, она по-прежнему не решила еще для себя вопрос, может ли настоящая русская актриса бросить ради любимого театр и уехать от вишневых садов в дикую Англию. Только дело совсем не в том, чтобы было легко. Дело-то в счастье, которое Дина вот-вот нарисует в сияющих цветных картинах, где они с Луи: танцуют в английском парке под дождем, снимают в глухой деревушке фильм про девушку-чудачку, едут по Марокко среди апельсиновых рощ, надевают друг другу обручальные кольца в сказочном здании цюрихской мэрии. Все это уже случилось, ибо было совершенно неизбежно. А чтоб понять почему, загляните в первые строчки сказки.

Текст Марии Варденга
Фото © Алина Власова